— Мы просто с ног сбились. — Я продолжал разыгрывать промокшего и скорбного британца за границей. — Завтра мы собираемся пойти в британское консульство и выяснить вопрос с паспортами.
Я вытащил несколько двадцатидолларовых банкнот.
Казалось, должно было пройти определенное время, чтобы женщина в окошке восприняла мою информацию.
— Печальная история, мне очень жаль. — Она замолчала, ожидая, пока в мозгу у нее еще что-то замкнет. — Я позову управляющего.
Она прошла в офис, и я стал следить за ее разговором с лысым мужчиной за столом. Судя по их жестам, это был отец. Я почувствовал, как капелька пота скатилась у меня по спине. Если они откажут нам в номере, мы окажемся на мели, возможно, в нескольких милях от ближайшего отеля. Тогда придется вызывать такси, а чересчур афишировать себя не хотелось бы.
Скорее!
Я повернулся и выглянул на улицу, но Келли не увидел. Черт, я надеялся, что мистер Честный Гражданин не станет накидываться на меня — что, мол, за отец, который бросает своего ребенка одного под дождем! Быстро подойдя к двери, я высунул голову. Келли стояла на том же месте — там, где я ее попросил.
Я подошел к стойке регистрации одновременно с папулей, который вышел из офиса. Дочка говорила по телефону, принимая заказ.
— Просто хотел удостовериться, что наша машина не блокирует выезд, — улыбнулся я.
— Я слышал, у вас проблемы? — На лице папули появилась отсутствующая улыбка.
Я понял, что все в порядке.
— Да, — вздохнул я. — Мы были в полиции и связались с компаниями, которые выдают кредитные карточки. А сейчас ждем, пока все выяснится. Пока же у меня только наличные. Я заплачу за следующие три дня авансом.
— Без проблем.
Я был уверен в обратном. Наша маленькая взаимная сделка вряд ли найдет отражение в регистрационной книге. Тех, кого некоторые называют «белой швалью», Кев обычно называл «солью земли»; может, до них все доходит не сразу, но деньги — это деньги на любом языке.
— Телефон мы вам отключать не будем, — улыбнулся он.
Я разыграл благодарного британца и зарегистрировался, после чего мы с Келли потащились вверх по бетонной лестнице.
Келли помедлила на пороге, потом обернулась ко мне и сказала:
— Ник, я хочу видеть маму. Когда я смогу поехать домой?
Черт, только не это. Я больше всего на свете хотел бы, чтобы она могла встретиться с мамой. Одной проблемой было бы меньше.
— Теперь уже скоро, Келли, — сказал я. — Сейчас принесу чего-нибудь поесть, ладно?
— Ладно.
Я лег на кровать и стал думать, что делать дальше.
— Ник?
— Да? — ответил я, глядя в потолок.
— Можно посмотреть телевизор?
Слава богу.
Я дотянулся до пульта и быстро пробежался по каналам, проверяя, нет ли где-нибудь опять новостей с нашим участием. Найдя «Никельодеон», я остановился на нем.
Решение было принято.
— Я выйду, куплю нам что-нибудь поесть, — сказал я, сосредоточившись на одном из вариантов, который оставался открытым. — Ты побудь здесь, как раньше. Я повешу на дверь табличку «Не беспокоить», а ты будь внимательна и не открывай посторонним. Ясно?
Келли кивнула.
Телефонная будка стояла рядом с корейской продуктовой лавкой. Все еще моросило; переходя дорогу, я прислушивался к шороху автомобильных покрышек по мокрому асфальту.
Бросив в автомат пару четвертаков, я набрал номер.
— Добрый вечер. Посольство Великобритании. Чем могу помочь?
— Я хотел бы поговорить с военным атташе.
— Как вас представить?
— Моя фамилия Стэмфорд.
А катись оно все, терять мне было нечего.
— Спасибо. Минутку, пожалуйста.
Почти сразу в трубке раздался голос человека, не склонного шутить:
— Стэмфорд?
— Да.
— Подождите.
Раздался продолжительный гудок, и я решил, что меня снова отключили. Но через тридцать секунд услышал голос Симмондса. Должно быть, мой звонок передали в Лондон. Как всегда невозмутимо, он сказал:
— Похоже, ты угодил в беду.
— Беда не то слово.
Изменив голос, я рассказал ему все, что случилось после моего последнего звонка.
Симмондс выслушал меня, не прерывая, затем сказал:
— Пожалуй, я мало что смогу сделать. Ты должен понимать, в какое положение меня поставил. — Я бы сказал, что он зол на меня до чертиков. — Тебе сказали немедленно возвращаться. Ты не повиновался приказу. Тебе не следовало ездить к нему, сам знаешь.
Он по-прежнему говорил спокойно, но я знал, что под показной невозмутимостью в нем все кипит.
Я почти воочию представлял его за столом, в мятой рубашке и мешковатых вельветовых брюках; рядом — семейная фотография и, возможно, пасхальные яйца для семьи, и еще — стопка факсов из Вашингтона с пометкой «сверхсрочно», к которым надо было отнестись с полным вниманием.
— Это никак не влияет на ситуацию, в которую я могу вас поставить, — ответил я. — Я раздобыл материал, узнав о котором вам очень не захочется быть похожим на англичанина. И я разнесу его повсюду. Это не блеф. Мне нужна помощь, чтобы выбраться из этого дерьма, и немедленно.
Наступила пауза: терпеливый отец ожидал, пока угомонится его вздорное дитя.
— Боюсь, твое положение весьма хрупкое, — сказал Симмондс. — Я ничего не могу сделать до тех пор, пока ты не представишь хоть какое-то доказательство своей непричастности. Предлагаю приложить все усилия, чтобы обнаружить, что произошло и почему, тогда мы сможем поговорить, и, возможно, я буду в состоянии оказать тебе помощь. Ну что, согласен? Ты можешь исполнить свою угрозу, но лично я бы не советовал.